Называют себя нгегида, негида, нейдальцы — от эвенк. нгегида — «береговые», «крайние». Известно также самоназвание елкан бэйенин — на бэйенин — «здешний», «местный» или амнун бэйенин — «амгуньский человек». До начала ХХ в. негидальцы были известны русским еще и под этнонимами гиляки, орочены. Некоторые именовали себя по названию рода (Аюмкан, Нясихагил и др.). В языке два диалекта — верховской (на Верхней Амгуни) и низовской (низовье Амгуни, Лиман, Амур). Особенности языка сближают низовской диалект с языком ульчей, нанайцев, орочей, а верховской — с эвенкийским. Почти 70 % родным языком считают русский.
В середине XIX в. негидальцы жили преимущественно по Амгуни с ее притоками Немилен, Ольджекан и др., по рекам, впадающим в озера Чукчагир, Удыль, у озер Орель, Чля (левобережье Амурского лимана), по р. Тугур, впадающей в Тугурский залив южной части Охотского моря. Отдельные семьи жили по Амуру в селениях ульчей и нивхов. Культура, в силу тесных контактов с соседями, сходна с эвенкийской, ульчской и нивхской.
В конце XIX в. на Амгуни возникли русские золотые прииски, где селились также эвенки, корейцы и др. Более 85 % негидальцев приняли крещение, тогда же была создана миссионерская школа.
Основа хозяйства — рыболовство и таежная охота. Верховские, жившие в горной местности, занимались и оленеводством. Рыбу ловили круглый год. Проходных лососей добывали заездками, неводами, летними сетями (адил) и зимними (анга) для подледного лова, четырехугольными и мешкообразными, ставными и плавными. Специальные сети ставили на самую крупную рыбу — тайменя (саханамагда) с шириной ячей в 15 пальцев, на горбушу (элкунмагда), на мелкую рыбу — чебака (окочомагда) и др. использовали однозубые остроги (дёбго, дябгы), соскакивающие с древка, и трезубые (чапка), а также крюки (элгу, умака) и переметы на осетровых (кивтэ). Охотились на соболя, за которым уходили иногда на сотни километров. Промысловый период, начинавшийся с конца октября, продолжался 3—4 месяца. На соболя расставляли волосяные петли (хойка) и сеточки-«рукавчики» (адилкан); на другого мелкого зверя — самострелы (сэнму) и ловушки (канггулта). Пушнина предназначалась в основном для обмена у торговцев (первоначально у маньчжурских, позднее — у русских) на ткани, муку, металлические инструменты, украшения и т.п. Лосей, медведей, оленей добывали в течение всего года самострелами (туга), луком (бэи) со стрелами (богда, нёй) с металлическими (луки, лухи) и костяными наконечниками. С копьем (гида) чаще ходили на медведя или на лося, которого загоняли по глубокому снегу или по насту. Копытных в период гона подманивали с помощью берестяной трубы (туйавкан).
Традиционный орнамент
С конца XIX в. распространилось огнестрельное оружие. Верховские охотились верхом на оленях, низовские — по насту на прямых лыжах-голицах (тэтчэнну), а по снегу — на подволоках, более коротких, гнутых и подклеенных камусами или нерпичьими шкурами (соксила). Обычно пользовались ручной нартой (анаксагда), иногда выдолбленной из лиственницы волокушей (келчи). К ручной нарте припрягали от одной до трех собак.
Женщины с детьми занимались собирательством. Издавна были известны мука, крупа, а с конца XIX в. — картофель, которые выменивали у русских. Низовские выращивали картофель сами. Близ южных границ Охотского моря эпизодически занимались морским зверобойным промыслом. Нерпу били гарпунами и огнестрельным оружием.
Хозяйственные занятия и явления природы нашли отражение в названиях месяцев: «времена добычи горбуши» (июль), «осенней кеты» (сентябрь), «петель на соболя» (октябрь), «весенней добычи лося» (март), «месяц появления завязи у таежных ягод» (май) и т.п.
Низовские и отчасти верховские негидальцы держали ездовых собак. Семья обычно имела одну упряжку в 10—12 собак. Их запрягали попарно или «елочкой». Верховские разводили ездовых оленей, использовали верховые и вьючные седла (намэ, нэмэ), оленью нарту (торку). Наиболее распространенным средством передвижения для дальних поездок и при добыче рыбы летом у низовских была дощатая остроносая плоскодонка амурского типа (огда), иногда с парусом. Верховские и озерные негидальцы пользовались каркасными берестяными (алкагда, омочин) и долблеными (огдама) лодками. Ими управляли двулопастным веслом (олингки) или короткими узкими веслами (мэлбикэн), а на мелководье отталкивались от дна двумя шестами. С конца XIX в. многие приобретали лошадей для занятия извозом.
Верховские вели кочевой образ жизни, жили в чумах, подобных эвенкийским, а позднее под влиянием русских стали строить примитивные полуземлянки. Низовские жили в больших домах (хагдун, дё), похожих на ульчские хагду и зимники нанайцев. Обычно дом стоял около реки, а рядом с ним амбар на сваях (наку, нэху) либо, на сваях же, более вместительное сооружение — такту. Между зимником и рекой размещали вешала из жердей для вяления рыбы, просушивания неводов и сетей; на свайных лабазах-помостах хранили орудия лова и утварь. Летники строили рядом с зимниками или в местах летнего лова рыбы. Это были четырехугольные сооружения из жердей и бересты (огдан) или конусообразные, крытые берестой или рыбьей кожей (кхалты). В тайге на местах промысла делали полуземлянки со срубным основанием в два-три венца, и двух- или четырехскатной кровлей, заваленной плахами, лапником и снегом.
Фрагмент халата
Традиционная одежда негидальцев — амурского типа. Из ткани на вате и рыбьей кожи шили халаты с разноцветными орнаментами, выполненными красками. Носили нагрудник из заячьего меха (уйпун), фартук (бэлгэпун) поверх охотничьей куртки, шубы из собачьего меха (ненанди), куртки из шкур лося и оленя (конгго), а также шубы (сун), юбки (хоскан) из шкур тюленя или собаки, короткие штаны из ткани или рыбьей кожи (хэйки) и ноговицы. Мужские шапки и рукавицы из меха, а женские — шелковые на меху или на вате.
Названий для обуви — в зависимости от покроя, материала, назначения, украшений — было много (тэргэмэ, лобдирма, хэмчира, олот и др.). Обувь с поршневидной головкой изготовляли из кожи рыб или сивуча, голенища кроили отдельно. Внутрь вкладывали стельку из травы. Обувь с подошвой шили из ровдуги или камусов оленей, лосей; она напоминала эвенкийские унты. В начале ХХ в. получили распространение русские мужские рубахи и сапоги.
Рыбу ели в вареном, жареном, печеном, сыром (строганина) и вяленом виде. Ее жарили на вертелах, а мясо — на проволочных сетках. Рыбные супы варили с приправами из трав. Рыбий и нерпичий жир добавляли почти во все блюда. На вешалах из жердей вялили юколу. Путем томления рыбы без воды в течение нескольких часов изготовляли жирную массу септулу, хранившуюся очень долго. Из голов и кишок вытапливали жир. Костяки, оставшиеся от заготовки юколы, сушили, толкли и кормили этой мукой собак. Кожу рыб разных пород использовали для изготовления одежды, обуви, сумок, парусов, покрышек для построек из жердей и т.п.
Вешала для вяления рыбы, просушивания сетей и неводов устанавливают рядом с жилищем
Поселения состояли из 2—4 домов. В крупнейшем на р. Амгуни селении Самнян в 1897 г. их было всего десять. Жили территориально-соседской общиной. В нее входили семьи различного родового и национального состава, например эвенкийские, реже — нивхские или ульчские. Основное назначение общины — взаимопомощь во всех сферах жизни: на промыслах, в сооружении дома, лодок, проведении праздников, свадеб, похорон, поминок, при родах. Возникавшие конфликты в общине разрешал межродовой суд.
У негидальцев насчитывалось 13 родов, главным образом эвенкийского происхождения. Они регулировали брачные отношения, проводили религиозные обряды и др. Крупные роды — Нясихагил и Аюмкан — включали до нескольких десятков семей. Малочисленные, состоящие из трех — пяти семей, объединялись в экзогамные союзы (духа), в которые входило 4—6 негидальских, иногда нивхских, ульчских и эвенкийских родов. Такие союзы сплачивали территориально-соседскую общину.
Члены рода, жившие в одном селении, молились в тайге у общей лиственницы (тойо, торо), на которой вырезали лицо Верховного Бога. Здесь ставили скульптурные изображения различных духов, приносили бескровные жертвы (сугдэчэ) хозяину тайги (калгам) и другим духам (неба, земли, рек, моря). Считалось, что по дереву духи поднимаются на небо и передают небесным божествам просьбы людей вместе с их дарами.
Негидальская женщина за выделкой бересты
Проводили промысловые обряды: перед охотой к мольбищам приносили «кормить» орудия промысла, молились духу — хозяину огня (пудя), духу — хозяину дома (маси) и другим духам. Аналогичные обряды совершали на месте промысла. Духа — хозяина тайги представляли в виде огромного медведя, в честь которого устраивали праздники, связанные с добычей этого зверя. Через каждые 3—4 года в честь умерших родственников устраивали медвежий праздник (мгаска), для которого выкармливали медвежонка. При этом член общины, вырастивший медведя в специальном срубе (койчан), должен был придерживаться многих правил и запретов. На медвежий праздник приезжали родня и друзья, устраивали игры, водили хороводы с песнями, слушали сказителей. Женщины в нарядной одежде пели и танцевали. Убивали медведя из лука на отведенной для этой цели площадке. При разделке туши строго следили, чтобы не повредить ни одной кости: их собирали и хоронили в особом срубе. Считалось, что содержавшийся по всем правилам зверь после его ритуального убиения возвращался к своему «отцу» — духу — хозяину тайги.
Погребальная одежда. Материал для нее собирали долгие годы, но сшить и вышить ее следовало только в день смерти до похорон (до захода солнца)
Негидальцы неукоснительно соблюдали обряды похорон. В них обычно принимали участие почти все члены общины: мужчины делали гроб, женщины шили погребальную одежду (халат, фартук, ноговицы, обувь, а для богатых — шубу и шапку). Погребальную одежду украшали вышивкой белым подшейным волосом оленя по ровдуге. Дом умершего обвязывали веревкой, покойника клали на пол, у изголовья ставили еду, бутылки с водкой. Все члены общины приносили покойному подарки. В гроб клали табак, мешочки с продовольствием, мужчинам — копье, лук, посох (тийэвун), нож, женщинам — посуду, принадлежности для шитья, ложки и др. Все вещи обязательно ломали, «чтобы там целыми стали». В некоторых селениях гроб обертывали берестой и ставили на землю, в других — на пни. В начале ХХ в. стали хоронить в могиле. На месте погребения разводили костер, бросали в него кушанья, лили чай. По-разному хоронили утонувших или погибших на охоте, детей, умерших до года, близнецов и др. Считалось, что судьбы душ покойных неодинаковы и зависят от обстоятельств смерти.
В шаманских костюмах и атрибутах многие детали совпадали с ульчскими и нанайскими: пояс с металлическими коническими подвесками (нямка), бубен овальной формы (унтувун), посох (туде), колотушка (гесивун), юбка (упси). Аналогично ульчам и нанайцам негидальские шаманы весной и осенью совершали обряд очищения жилищ и людей. В этот день они украшали себя и предметы культа «священными стружками».
Игрушки из бересты
У негидальцев было развито прикладное искусство. Мужчины резали по кости и дереву, женщины вышивали подшейным волосом оленя и изготавливали всевозможную берестяную утварь.
Жанры фольклора разнообразны: исторические предания о происхождении родов (ульгу), о жизни в прошлом, сказки (тэлунг), загадки (нэнэвкан), поговорки (гумнев хэсэ), ритуальные предписания-запреты (одяви), плачи, лирические, рыбацкие песни (ихэн), припевы в хороводе (хэдё), заимствованные у эвенков или известные только негидальцам.
Сказки — героического содержания и о животных. В прежние времена, по воспоминаниям стариков, почти в каждом селении был свой сказочник. Повествование обычно начиналось вечером, а заканчивалось глубокой ночью, а то и утром. На охоте или рыбалке по вечерам рассказывали сказки о животных, мифы о духах-хозяевах. Сами негидальцы различают два крупнейших и постоянно противопоставляемых «жанра»: талун — род произведения с вымышленным содержанием и улгу, повествующий о реальных событиях в прошлом. В категорию улгу входят мифы, родовые предания, шаманские легенды, былички, охотничьи и бытовые рассказы. Среди космогонических мифов много вариантов амурского мифа о трех Солнцах, от жара которых плавились даже камни. Но смелый охотник убил два светила и спас все живое. К жанру талун относятся героические сказания с пением (икэвкэчи талун).
Негидальские необрядовые песни (ихэн), как и у других тунгусо-маньчжурских народов, сугубо индивидуальны и сочиняются «по случаю». Условно их можно разделить на личные (биографические, лирические, шуточные, плачи), колыбельные, сольные импровизации и песню-танец, которую исполняют без инструментального аккомпанемента (за исключением ритуальных шаманских песнопений под звуки бубна).
Мелодии имеют интонационные связи с музыкально-звуковыми культурами северных тунгусов-оленеводов (эвенков, эвенов), амурских тунгусо-маньчжуров (ульчей, нанайцев и нивхов). Музыка медвежьего праздника (наска) уникальна. На протяжении всех обрядовых церемоний женщины маленькими палочками играют на ударном музыкальном бревне (тумкэвун), подвешенном на козлах, и танцуют ритуальные танцы (чово). Наигрыши и танцы связаны с мифологическим контекстом, на который указывают их названия: «Гром гремит», «Дорога совы», «Собака лает» и др. Кульминация праздника — круговой танец (хэзэ — хозо) с возгласными напевами. В нем участвуют все мужчины и женщины, его относят к категории эвин — «игра, танец, развлечение, соревнование».
В XX в. традиционное хозяйство и культура негидальцев существенно пострадали из-за потерь запасов рыбы в притоках Амура, а также многочисленных реконструкций и переформирований колхозов, переселений людей. Многие коренные жители уходили из исконных поселений в города и поселки на Амуре, на работу в лесную промышленность и другие отрасли. В рыболовецких колхозах остались люди преимущественно пожилого возраста. Традиционная культура почти утрачена, отдельные предметы обуви и одежды еще можно встретить на стариках-рыбаках и охотниках, а в домах — старую утварь. Ее берегут, как и тканевые аппликации с традиционным амурским орнаментом.
По данным 1997 г. современные негидальцы живут в основном в Ульчском районе (209 человек) и в районе им. Полины Осипенко (167). Места их компактного проживания — с. Тыр и с. Белоглинка. Они занимаются животноводством, овощеводством на приусадебных участках; на зиму заготавливают консервы. Некоторые обрабатывают и выделывают шкуры, шьют одежду.
Смоляк А.В. Негидальцы: загадки и факты //Изв. Сиб. отдния. АН СССР. Сер. общ. наук. Новосибирск, 1977. Вып. 1. № 1.
Хасанова М.М. Обрядовый фольклор негидальцев. Аборигены Сибири: проблемы исчезающих языков и культур. Новосибирск, 1995.
Хасанова М.М. Песни негидальцев //Гуманит. науки в Сибири. Новосибирск, 1996. № 4.
Цинциус В.И. Воззрения негидальцев, связанные с охотничьим промыслом: Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX – начале ХХ в.: Сб. МАЭ. Л., 1971. Т. 27.
Цинциус В.И. Негидальский язык. Л., 1982.
© 2020 Арктика